Конец “пакс наукана”?

Уже много веков наука определяет мировосприятие миллионов людей, мы живем в “пакс наукана”. Научный подход вышел из кабинетов ученых и стал применяться в обыденной жизни. Вряд ли рабочий, директор, лавочник и т.п. считают себя последователями Декарта и Бэкона, но для них стало привычным строить цепочки причинно-следственных связей, сопоставлять результаты умозрительных построений с опытом, словом, то, чему учили эти ученые.

До времен, наверное, позднего средневековья люди жили в Храме, т.е. в месте, где происходит нечто не то, что непонятное, а просто не подлежащее “пониманию”, понимание не соотносилось с жизнью вообще, а касалось узкого круга вещей. Какие-то главные вопросы считались поставленными и решенными до них, без них, и это была данность, которая не радовала и не тяготила. Им, наверное, и в голову не приходило, что есть какая-то “логика” и подобные вещи. Собственно, эти вещи были, но в обиходе специалистов, ученых, как скребок у кожевника или молоток у слесаря. Потом логика и другие специфические инструменты получили массовое распространение, и мы имеем то, что имеем. “Вася, ты не логичен, я не могла дать Пете, потому что …” Выстраивается безупречная цепочка причинно-следственных связей, применяются законы исключенного третьего, отрицания отрицания и т.п. Эти отлично сработанные инструменты хороши, но в своей области применения. Когда речь идет об осмыслении реальных, целостных проблем жизни, рационализм “отдыхает”. В частности, в жизни “после не значит вследствие”. Рождение, смерть, радость, горе, – причем здесь логика? Стержень мироздания – любовь – не имеет ничего общего с логикой. В каждом из нас есть стойкие следы “до логического”, пралогического мышления: мотивы наших действий чаще алогичны, чем логичны.

Применение научного подхода к обыденной жизни стало привычным. Но ведь научный подход предполагает наличие основы, экспериментальной, аксиоматической, догматической или иной, в любом случае, широко известной и общепринятой. Это требование резко ограничивает область его применения. Кроме того, необходима большая степень формализации, договоренности о терминах, правилах игры и т.п., известных пользователям подхода. Это еще больше ограничивает возможности применения научного подхода к жизни. Более того, насколько применим научный подход в самой науке, “на своем поле”? Попробуйте мысленно исключить из обихода ученого любопытство, вдохновение, злость, интуицию, тщеславие, восторг, зависть, случайность и другие совершенно не научные вещи, что останется от ученого?

Научный подход к жизни перечеркнул культуру, основанную на семейных, национальных, дворовых, региональных, религиозных и вообще традиционных основаниях, освободил от множества запретов и ограничений, дал зеленую улицу нашим многочисленным порокам, затруднил проявления наших немногочисленных, как правило, алогичных, не рациональных добродетелей. Научно-подходный человек больше склонен к восприятию почти всегда логичных утверждений и призывов демагогов, как профессиональных, (политики) так и любителей (знакомые). В данном случае единственная защита – следыпралогичного мышления: все это очень убедительно, но что-то не так. Вот это “что-то не так” здоровое, естественное, надежное. Ощущение “что-то не так” колеблет веру в то, что наука есть верховный критерий всей жизни, а перенесение принятого в науке на жизнь в целом вредно для жизни.

Все мы видим одно неправомерное применение научного, логического подхода к жизни, распространенного больше, чем курение, и более вредного: привычку “обьяснять” все, что мы видим и о чем слышим. Степень убедительности обьяснения зависит от предрасположенности, начитанности, воспитания, настроения, уровня демагогичности, отношения к респонденту, целей обьяснения и многих других вещей, не имеющих отношения к объясняемому. Одно и то же можно объяснить множеством способов, одинаково убедительных, но исключающих друг друга. Наблюдение гораздо ценнее объяснения. Дар вычленить, заметить нечто новое или знакомое в хаосе воспринимаемого, ценнее привычки составлять для себя или для других словосочетания, называемые объяснением. Явление, умение наблюдения это одно из достижений духовной культуры человека, основа основ миро постижения, попытки же объяснения всего и всегда – удел подверженных ВП.

Физика играет особую роль в формировании мировосприятия массы людей. Сформулированные в механике законы Ньютона, имеющие определенный круг применения, стали распространяться на жизнь в ее целостности, возникла механистическая картина мира. Любая данность, любая реальность стали восприниматься как механизм. Даже общество, даже сам человек. (Лейбниц). Все, что предназначено для решения каких-то задач, должно быть как машина, обладать точностью и предсказуемостью. Страшным по своим последствиям стало вытекающее из механистической модели общества представления о человеке, как об обособленном от других элементе механизма, гражданине. Гражданин, член “цивилизованного гражданского общества”, это не человек в его вековечной непостижимой сложности. Это нечто атомарное, являющееся одновременно товаром, хозяином этого товара и продавцом его. Соответственно, в цивилизованном гражданском обществе главным в жизни становится купить-продать этот товар, вопросы его упаковки и т.п. Наиболее распространенный товар на свободном рынке цивилизованного гражданского общества это человек, все его нетоварные качества – в сторону. (Есть мнение, что распространенное выражение “невидимая рука рынка” это пересказ формулировки Ньютона“невидимая рука тяготения”.) Гражданское общество это совокупность независимых друг от друга равноправных граждан, (я, Чубайс и другие) вступающих между собой в определенные отношения, заключающие определенные договора, в том числе, “Общественный договор”. Наверное, ни Бэкон, ни Декарт, ни Ньютон, ни сном, ни духом не ведали, к каким последствиям приведут их сугубо научные изыскания. ( Возможно, миру повезло, что Джордано Бруно был изъят из научного оборота.)

Дальнейшие сугубо научные открытия в физике существенно не изменили механистическую картину мира, но внесли сумятицу. Открытие радиоактивности, о которой даже писали фельетоны в газетах, по- своему повлияло не мировосприятие, поколебало представление о неизменности вещей. Теория относительности, о которой слышала даже часть глухих, и квантовая физика, изложенные на газетном языке, внесли свой вклад в увеличение разброда, шатаний. И, наконец, расщепление атома. После этого сугубо физического открытия физика стала фактором большой политики – атомная бомба.

Если оставить в сторону высокую политику и тонкие материи и снизойти до быта, то опять таки шагу невозможно ступить, не наткнувшись на физику. Электромотор в тысячах форм и миллиардах экземпляров – результат опытов Великого Фарадея. В автомобиле, преобразующем тепловую энергию в механическую, все, что сверх физики – элементы удобства и т.п. Миллиарды радиопередатчиков и радиоприемников – результат предсказания великим Максвеллом существования электромагнитных волн и их обнаружения Герцем. Примеры можно множить без конца, достаточно посмотреть вокруг себя. Так что физика это особая наука, видимо, не случайно возникновение в шестидесятых прошлого века дихотомии физики – лирики.

Однако за последние годы в физике что-то изменилось и, наверное, и, наверное, это будет иметь важные последствия: уже несколько десятилетий в физике ничего не происходит, ничего такого, что попало бы в газеты. Таких “пустых десятилетий” не было уже несколько веков.

Определяющим фактором, кажется, стала инженерия. Будем называть инженером человека, который ничего не открыл, но применяет уже открытое. Чудеса в прямом смысле этого слова, связанные с применением почти всего спектра электромагнитных волн – результат труда и вдохновения инженеров. Основываясь на открытии явления полупроводимости, инженеры сотворили чудо микроминиатюризации. Современный компьютер – инструмент с фантастическими возможностями – основанное на достижениях математики достижение инженерии. Почти все, с чем мы имеем дело дома, в магазине, на улице, результат работы инженеров. Если мир качнулся от “пакс наукана” к “пакс инженериана”, то это радует, инженерия – одно из исконных занятий человека, в любом случае, вреда будет меньше, чем от интервенции науки в жизнь.

С другого бока физику потеснила лирика. Направление мысли и деятельности, которое принято называть гуманитарным, кажется, то ли возрождается, то ли рождается. Резкое увеличение посещаемости церквей это факт. Он имеет много граней. Возможно, одна из граней это шаг в сторону от представления об обществе как о совокупности молекул, к представлению о человеке как сыну кого-то, чего-то. Если у нас есть общий отец, значит мы не только вступающие в договорные отношения члены, но и родственники. Другое наблюдение – стойкий рост желающих стать юристами, психологами, социологами и т.п. Хочется видеть в этом не только проявление желания “иметь офисную работу”, но и тенденцию увеличения внимания к человеку, его сущности и жизни, словом, к гуманизму. Только немой не говорил и глухой не слышал, что “нынешние дети знают физику и математику не в пример хуже прежних”. Это в самом деле так, но хочется думать, что не только потому, что мало оплачиваемые учителя плохо учат ленивых школьников в условиях развала школы. Эти факторы несомненны, но, возможно, это и проявление какого-то подспудного неприятия науки со всеми проистекающими из нее гадостями.

Подспудное, бессознательное, очень важные вещи. Механистическое мировосприятие так же стало массовым. Миллионы людей, включая автора “Общественного договора”, не вдумывались в наблюдения Тихо Браге и опыты Галилея и сформулированные на их основе законы Кеплера и Ньютона. Возможно, сейчас так же бессознательно идет откат от “научного”, механистического мировосприятия. Если это так, то это важнее по своим последствиям, чем совокупная деятельность всех политиков. Признаки изменения мира, вроде, множатся. Раньше и вода была мокрее, и война была другой, и преступления были другими. Возможно, спасение человечества от экологических и иных рукотворных катастроф рождается в оживлении инстинктов, подспудного, не формализуемого, не рационального, но порожденного самой жизнью. И политики, и ученые, и “электорат” имеют дело не с самой жизнью, а с некими моделями. Человек же живет не в модели. Словом, если есть шанс на спасение, он, видимо, в том, чтобы человек перестал быть членом цивилизованного гражданского общества, а стал просто человеком со всем его набором пороков и добродетелей.

Таким образом, возможно, мы “последние могикане пакс наукана”.

Автор: Левон Григорян 

преподаватель физики и математики